no faith, no mercy, no remorse

— Рентабельность советского кинематографа составляла 900% в год. Мы когда-то ставили с американцами "Синюю птицу", и у меня для журнала Variety брали интервью. Я им говорю, что кинотеатры в СССР посещают 4 млрд зрителей в год. Они переспросили. Я снова: 4 млрд. Они попросили написать на бумаге, пересчитали нули и все-таки написали в журнале 1 млрд. Средняя цена билета была 22,5 копейки, вот и получались сборы 1 млрд рублей со всей киносети. Этого хватало, чтобы вернуть кредит, вести производство, оплачивать тиражи фильмов. Примерно 550-570 тыс. забирали у нас в виде налогов. Оставшегося хватало, чтобы делать такие картины, как "Война и мир" или эпопею "Освобождение", чтобы у нас с 1976 года ежегодно было 30 режиссерских дебютов. Мы создали на "Мосфильме" объединение "Дебют", условием работы в котором было: ставьте что хотите, снимайте как хотите, выход на экран зависит от проката — купит или не купит. Но мы платили всему творческому составу повышенные ставки, чтобы они не были ущемлены по сравнению с теми, кто работает в "большом кино".
— Блестящие результаты повторялись из года в год?
— В среднем, чтобы фильм оправдывал себя, нужно было, чтобы его посмотрело 17 млн зрителей. Но далеко не все эту цифру вытягивали. Василий Шукшин снимал один в один, как снайпер: ни одного лишнего съемочного дня, ни одного попусту потраченного метра пленки. У него "Калина красная" стоила — сколько лет прошло, но я хорошо помню — 289 тыс. рублей, и посмотрело ее 140 млн человек. В то время как какая-нибудь "Севастопольская эпопея", которую посмотрело — я помню тоже — 1,5 млн человек, стоила 1,5 млн рублей.
И чтобы поправить дела, мы, как у нас говорилось, "приглашали Брижит Бардо". Это нормальный продюсерский ход. Неважно, где я беру деньги, главное — рассчитаться с долгами и получить кредит на следующий год. Иногда звонил Ермашу управляющий Госбанком и говорил: "Слушай, купи какую-нибудь 'Есению', у меня касса пустая". Покупали индийские мелодрамы, бросали в кинотеатры большой тираж и наполняли бюджет.

Кларк-фотограф мечтал запечатлеть подростка, убивающего своих родителей. Больше всего его интересовал вопрос, испытает ли убийца эрекцию в самый ответственный момент. Перед тем как воткнуть старушке нож в сердце, Тэйт слышит от нее: «Я люблю тебя, внук!» — и испытывает эрекцию (она — единственный раз в этом «слишком реальном» фильме — остается за кадром). Фраза, которой добивались по ходу фильма его герои — и отцы, и «детки», — таким образом, прозвучала. Из уст «пассивно-агрессивной суки», не заслуживающей ни капли доверия. История Тэйта, как и большинство, вошедших в фильм, не придумана. Режиссер прочел о ней в «Нью-Йорк таймс»: подросток зарезал отца и мать, предусмотрительно раздевшись догола, чтоб не запачкать одежду. Взращенный бабушкой девятнадцатилетний сценарист Хармони Корин, которому Кларк во второй раз после «Деток» поручил написание сценария, не мог не заменить отца и мать на дедушку и бабушку.